Медь осин, разбиваясь о землю, звенит.
Холод стылого света кристально прозрачен.
Ослепляя, светило восходит в зенит,
Мертвый свет не согреет холодный гранит,
Без Создавшего мир так невзрачен.
Что такое мой грех по сравнению с тем,
Кто, шутя, разжигает костры инквизиций?
Я не прячусь в объятиях каменных стен,
Отправляя отраву по линиям вен,
Не скрываю знакомых позиций.
Я куда-то иду и иду, только вдруг
Все меняется так, что становится жутко.
Оказался предателем давешний друг,
И тропа превращается в замкнутый круг,
И святые обеты – лишь шутка.
Тот, кто выдумал мир и ушел, позабыв
Сотворенное им лишь от скуки, наверно,
Был по-своему прав, был ни честен, ни лжив,
Наделяя творенья и благом, и скверной.
Но ему ли не знать, как легко стать рабом,
А не сыном, извечно грядущим во благе.
Как легко бить поклоны тупеющим лбом,
Прикрываться законом, приказом, гербом,
Веря в правильность строк на бумаге?
Как легко оказаться чужим и для той,
За кого был готов умереть, улыбаясь.
Тяжело уходить, повернувшись спиной
К прошлой жизни, когда-то знакомой, родной,
Оставаясь свободным, не каясь.
Есть ли в мире пути, что приводят к тебе?
Причастившись неверием в обители веры,
Твое имя хранить я не в силах, поверь,
Сколько было уже бесполезных потерь,
Отпускаемых полною мерой.
Пусть, как прежде, июньское небо горит,
Бирюза вечеров так чиста и прекрасна…
И не надо отчаянно громких молитв,
Даже если душа отчего-то болит,
Эта боль не бывает напрасной.
|
